– Спасибо за сочувствие, Пол. А теперь давай поговорим о Перси Уэтморе. Я застонал и закрыл глаза.

– Сегодня утром мне позвонили из столицы штата, – прямо сказал начальник тюрьмы. – Звонок был очень сердитый, можешь себе представить. Пол, губернатор так сильно женат, что его здесь почти нет, ты меня понимаешь. А у его жены есть брат, у которого единственный ребенок. И этот ребенок – Перси Уэтмор. Перси вчера звонил папаше, а папаша Перси позвонил тетушке. Нужно прослеживать цепочку дальше?

– Нет, – вздохнул я. – Перси настучал. Точь-в-точь классный маменькин сынок, наябедничавший учительни-це, что видел, как Джек и Джилл целовались в раздевалке.

– Да, – согласился Муре, – примерно так.

– Ты знаешь, что произошло между Перси и Делакруа, когда Делакруа только поступил? – спросил я. – Перси с его чертовой резиновой дубинкой?

– Да, но...

– И ты знаешь, как он проводит ею иногда по прутьям решетки, просто так, для смеха. Он подлый, он тупой, и я не знаю, сколько еще смогу его выносить. Это правда.

Мы знали друг друга пять лет. А это много для людей, успешно работающих вместе, особенно если часть их работы – торговля жизнью и смертью. Я просто хочу сказать: он понял, что я имел в виду. Нет, я не уйду, во всяком случае теперь, когда вокруг тюремных стен ходит Депрессия, как опасный преступник, которого нельзя посадить за решетку. Люди получше меня оказывались выброшенными на улицу или ездили на подножках зайцами. Мне повезло, и я знал это: дети подросли и залог – двухсотфунтовый кусок мрамора – свалился с моих плеч в последние два года. Но человеку нужно еще питаться, да и жену кормить. Кроме того, мы привыкли посылать дочери и зятю двадцать долларов, когда могли (а иногда когда и не могли, если письма Джейн становились особенно отчаянными). Зять был безработный учитель, и если уже это не говорит об отчаянии тех дней, то значит это слово не имеет смысла. Так что нет, нельзя бросить стабильно оплачиваемую работу, такую, как моя... так вот хладнокровно взять и уйти. Но у меня уже не хватало хладнокровия в ту осень. Температура на улице была высока не по сезону, а подкравшаяся изнутри инфекция подняла ее еще выше. Когда же человек в таком состоянии, то его кулак может взлететь порой и помимо воли. А если хоть раз треснуть такого типа со связями, как Перси, то уже не остановишься, потому что назад дороги нет.

– Сдержись, – тихо произнес Муре. – Я тебя вызвал, чтобы это сказать. Я знаю из достоверных источников – от человека, звонившего мне сегодня утром, – что Перси подал заявление на работу в Бриар, и его заявление будет принято.

– Бриар, – повторил я. Бриар Ридж – одна из двух больниц штата. – Чем этот щенок занимается? Гастро-лирует по госучреждениям?

– Там административная работа. Лучше оплачивается и нужно иметь дело с бумагами, а не с больничными койками в жаркий день. – Он криво улыбнулся.

– Знаешь, Пол, ты мог бы уже избавиться от него, если бы не пустил в аппаратную вместе с Ван Хэем, когда Вождь ушел.

Сначала то, что он говорил, мне показалось очень интересным, и я не мог понять, к чему он клонит. А может, не хотел понимать.

– Куда я еще мог его поставить? – спросил я. – Господи, да он понятия не имеет, для чего вообще на блоке! А включить его в команду, осуществляющую казнь... – Я не закончил. Я не мог закончить. Цепь возможных проколов казалась мне бесконечной.

– И тем не менее, ты хорошо сделал бы, включив его в команду для Делакруа. Если хочешь, конечно, избавиться от него.

Я смотрел на него, открыв рот. В конце концов мне удалось его закрыть, и я обрел дар речи.

– Что ты говоришь? Он что, хочет проверить, как там рядом, где пахнет жареными мозгами?

Муре пожал плечами. Его взгляд, такой мягкий, когда он говорил о жене, вдруг закаменел.

– Мозги Делакруа все равно поджарятся, будет в команде Уэтмор или нет, – произнес он. – Верно?

– Да, но он может все испортить. Правда, Хэл, он, практически обречен на то, чтобы испортить все дело, А перед тридцатью с лишним свидетелями-журналистами со всех концов Луизианы...

– Вы с Брутусом Ховеллом позаботитесь, чтобы он не испортил, – сказал Муре. – А если все-таки испортит, то это пойдет в его досье и останется там надолго, даже когда его связи исчезнут. Понимаешь?

Я понял. Мне стало противно и страшно, но я понял.

– Он, наверное, захочет остаться на казнь Коффи, но, если повезет, ему хватит и Делакруа. Постарайся, чтобы его поставили в команду.

Я собирался опять держать Перси в аппаратной, а потом в туннеле с автоматом, когда Делакруа повезут к санитарной машине, припаркованной через дорогу от тюрьмы, но я отбросил этот план прочь, не задумываясь. Я кивнул. Я чувствовал, что влезаю в авантюру, но мне было наплевать. Ради того, чтобы избавиться от Перси, я ущипнул бы дьявола за нос. Перси сможет участвовать в казни, надеть шлем, а потом смотреть сквозь решетку и дать команду Ван Хэю включить на вторую. Он увидит, как маленький французик помчится на молнии, которую он, Перси Уэтмор, выпустил из бутылки. Пусть получит свое мерзкое мелкое наслаж-дение, если таковым для него является санкционирован-ное властями убийство. Пусть потом отправляется в Бриар Ридж, где у него будет свой кабинет и вентилятор для охлаждения. А если его родственника по жене на следующих выборах не переизберут и этому парню придется узнать, что такое работа в жестоком старом знойном мире, где не все плохие парни заперты за ре-шетку и где иногда бьют по голове, – тем лучше.

– Ладно, – сказал я, поднимаясь. – Я поставлю его перед Делакруа. А пока потерплю.

– Хорошо, – Он тоже встал. – А кстати, как твои дела? – Муре деликатно указал в направлении моего паха.

– Кажется, лучше.

– Это здорово. – Он проводил меня до дверей. – А что там с Коффи? С ним не возникнет проблем?

– Я не думаю. Он будет смирным, как овечка. Он странный – странные глаза, – но тихий. Мы за ним следим. Так что не беспокойся.

– Ты, конечно, знаешь, что он сделал.

– Конечно.

Он проводил меня через приемную, где пожилая мисс Ханна, как всегда, барабанила по «ундервуду», наверное, с каменного века. Я был рад, что ухожу, чувствуя, что легко отделался. И было приятно сознавать, что я еще могу пережить Перси, в конце концов.

– Отправь Мелинде целую корзину моей любви, – сказал я, – и не покупай ни корзинки беспокойства. Может, окажется, что все это лишь мигрень.

– Да уж, наверное, – ответил он, и губы улыбнулись под больными глазами. Сочетание жутковатое. Что касается меня, то я вернулся в блок "Г", и начался новый день. Нужно было прочесть и написать бумаги, вымыть полы, раздать пищу, составить график дежурств на следующую неделю, и еще тысяча всяких мелочей. Но больше всего было ожидания, в тюрьме ведь этого так много, так что с ним покончить нельзя никогда. Ожидание, когда Делакруа пойдет по Зеленой Миле, ожидание прибытия Вильяма Уортона с оттопыренной губой и татуировкой «Крошка Билли» и более всего – ожидание, когда Перси Уэтмор исчезнет из моей жизни.

7.

Мышь Делакруа оказалась одним из таинств Божьих. До этого лета я никогда не видел мышей в блоке "Г", потом, после той осени, когда жаркой грозовой ок-тябрьской ночью Делакруа покинул нашу компанию, при-чем покинул таким отвратительным образом, что мне и самому вспоминать не хочется, Делакруа утверждал, что это он дрессировал мышь, вошедшую в нашу жизнь с именем Вилли-Пароход, но я уверен, что на самом деле все было совсем наоборот. И Дин Стэнтон так считает, и Брут. Они оба дежурили в ночь, когда впервые по-явилась мышь, и, как сказал Брут, она была уже почти ручная и вдвое сообразительнее, чем этот французоид, который считает, что мышь принадлежит ему.

Мы с Дином разбирали в моем кабинете прошлогодние записи и готовились писать сопроводительные письма свидетелям пяти казней, а потом сопроводиловки на сопроводиловки к еще шести, и так до двадцать девятого года. Нас, собственно, интересовало одно: довольны ли они обслуживанием? Я понимаю, это звучит дико, но это важная информация. Как налогоплательщики, они были нашими клиентами, хотя и очень специфическими. Люди, ставшие среди ночи свидетелями того, как человек умирает, должны знать, что существует очень веская причина для этого, особая необходимость, потребность, и, если казнь является справедливым наказанием, то эта потребность должна быть удовлетворена. Они пережили кошмар. Цель казни – показать, что кошмар окончен. Может это и помогает. Иногда.