Я вошел в солярий и просто сидел за маленьким столом у окон, когда мой друг Элен, просунула в дверь голову. Она казалась усталой, и, по-моему, ей было нехорошо. Элен гладко зачесала волосы, но все еще была в своем платье. Старые возлюбленные не тратят много времени на церемонии, ведь по большей части мы просто не можем себе этого позволить.

– Я не буду тебя отвлекать, – сказала она. – Я вижу, что ты собрался писать...

– Не говори глупостей, – ответил я. – У меня времени больше, чем у Картера печеночных таблеток. Заходи.

Она вошла, но остановилась у двери.

– Просто я не могла заснуть... опять... и случайно оказалась у окна чуть пораньше... и...

– И ты видела меня с мистером Доланом во время нашей милой беседы, – помог ей я. – Я надеялся, что она только видела, что ее окно было закрыто, и она не слышала, как я хныкал и просил отпустить.

– Это было неприятно и совсем не дружески, – сказала она. – Пол, этот мистер Долан расспрашивал всех о тебе. Он и меня спрашивал, это было на прошлой неделе. Я тогда об этом не задумалась, просто решила, что у него противный любопытный нос, который он сует в чужие дела, а теперь мне интересно.

– Спрашивал обо мне? – Я надеялся, что мой голос звучит не так тревожно, как я ощущал. – Что спрашивал?

– Во-первых, куда ты ходишь. А еще – зачем ты ходишь гулять.

Я попробовал засмеяться.

– Этот человек просто не верит в тренировки, все ясно.

– Он считает, что у тебя есть тайна. – Она помолчала... – Мне тоже так кажется.

Я открыл было рот, чтобы сказать, что впервые об этом слышу, но Элен подняла свою скрюченную, но странно прекрасную руку, прежде, чем я произнес хоть звук.

– Если это так, мне совсем не надо знать, что там, Пол. Твои дела – только твои дела. Меня воспитывали так, но не все это понимают. Поэтому будь осторожен. Именно это я и хотела сказать. А теперь оставляю тебя, занимайся своим делом.

Элен повернулась, чтобы уйти, но, прежде чем она вышла, я позвал ее по имени. Она обернулась и посмотрела вопросительно.

– Когда я закончу то, что пишу... – Начал было я, но потом покачал головой. Не так. – Если я закончу то, что пишу, ты прочитаешь?

Она чуть задумалась, а потом улыбнулась такой улыбкой, что можно было влюбиться, даже такому старику, как я.

– Для меня это будет большая честь.

– Подожди, пока прочитаешь, а потом уже говори о чести, – возразил я, думая о смерти Делакруа.

– Я все равно прочту, – сказала она. – Каждое слово, обещаю. Но сначала ты должен завершить начатое.

Она оставила меня писать, но, прежде чем я написал хоть слово, прошло довольно много времени. Я сидел почти час, глядя в окно и постукивая карандашом по столу, наблюдая, как временами проясняется серый день, думая о Брэде Долане, который называет меня Поли и все время отпускает пошлые шуточки про китайцев, ирландцев и негров, а также о том, что сказала Элен Коннелли. «Он считает, что у тебя есть тайна. Мне тоже так кажется». Может, так оно и есть. Да, может быть, И конечно же, Брэд Долан хочет знать. Не то чтобы он думал, что это важная тайна (это не так, важная она разве что для меня), а просто потому, что считает: такой старик, как я, не должен иметь тайны. Не должен брать накидки с крюка возле кухни и, конечно же, не должен иметь тайн. Не должен думать, что такие, как мы, все еще люди. А почему бы нам не позволить такую мысль? Он не знает. И в этом он тоже похож на Перси.

И вот мои мысли, как рукав реки, снова вернулись туда, где их прервал Брэд Долан, когда из-под козырька кухонного входа схватил меня за руку: к Перси, к злобному Перси Уэтмору, и к тому, как он отомстил человеку, посмеявшемуся над ним. Делакруа бросал в стену разноцветную катушку, ту, которую приносил Мистер Джинглз, и она отскочила из камеры в коридор. И тут уж Перси не упустил своего шанса.

2.

– Стой дурак! – закричал Брут, во Перси не прореагировал. Как только мистер Джинглз догнал катушку – слишком увлеченный ею, чтобы заметить, что его старый враг неподалеку, – Перси изо всех сил наступил на него своим тяжелым черным башмаком. Послышался хруст ломающегося позвоночника Мистера Джинглза, изо рта у него хлынула кровь. Его темные глазки выкатились из орбит, и в них я прочел совсем человеческое выражение удивления я страдания.

Делакруа закричал от горя и ужаса. Он бросился на дверь своей камеры, просунул руки сквозь решетку как можно дальше и стал снова и скова звать мышонка по имени.

Перси обратился к нему, улыбаясь. А также к нам с Брутом:

– Вот так, – сказал он. – Я знал, что рано или поз-дно разделаюсь с ним. Вопрос времени, – Он повернулся и не торопясь пошел назад по Зеленой Миле, оставив Мистера Джинглза лежать на линолеуме в красной лу-жице крови, растекающейся по зеленому.

Дин вскочил из-за стола, ударившись об него коле-ном и опрокинув доску для игры в нарды на пол. Фишки рассыпались и покатились в разные стороны, но ни Дин, ни Харри не обратили на это ни малейшего внимания.

– Что ты наделал? – закричал Дин. – Ну что ты опять натворил, дубина?

Перси не ответил. Он молча прошагал мимо стола, приглаживая руками волосы. Он прошел через мой кабинет в помещение склада. Вилли Уортон ответил за него:

– Что он сделал, босс Дин? По-моему, просто показал французоиду, что смеяться над ним – не очень-то мудро. – Он засмеялся здоровым таким смехом деревен-ского парня – жизнерадостным и глубоким. Мне попадались люди (правда, довольно редко), которые выглядели нормальными только когда смеялись. Буйный Билл Уортон был как раз из них.

Я снова обескураженно посмотрел на мышонка. Он все еще дышал, но в его усиках застывали капельки крови, и пелена постепенно застилала его еще недавно блестящие глазки-бусинки. Брут поднял разноцветную катушку, взглянул сначала на нее, а потом на меня. Он был растерян, да и я тоже. За спиной Делакруа все еще причитал от горя и ужаса. И дело не только в мыши. Перси пробил брешь в защитной броне Делакруа, и теперь весь его страх выплескивался наружу. Но Мистер Джинглз оставался в центре его переживаний, и слушать это было тяжело.

– Нет, нет, – снова и снова причитал он между рыданиями и сбивчивыми молитвами на ломаном французском. – Нет, нет, бедный Мистер Джинглз, мой бедный Мистер Джинглэ, нет, нет.

– Дайте его мне.

Я поднял глаза, с удивлением услышав этот глубокий голос, и сначала не поверил, кому он принадлежит. Я увидел Джона Коффи. Как и Делакруа, он просунул руки сквозь прутья решетки, но не махал ими, как Дэл. Он просто вытянул их открытыми ладонями как можно дальше. И держал ладони так, словно настаивая на чем-то. Его голос звучал тоже настойчиво, поэтому я и не узнал его сразу. Перед нами был совсем не тот растерянный и плачущий человек, который занимал эту камеру уже несколько недель.

– Дайте его мне, мистер Эджкум! Пока еще есть время!

И тогда я вспомнил, что он сделал для меня, и все понял. Я подумал, что хуже не будет, хотя и не очень-то верил, что поможет. Подняв мышонка, я содрогнулся, почувствовав, как много мелких косточек торчит в разных местах Мистера Джинглза, словно я держал в руках подушечку для иголок, покрытую мехом. Это вам не «мочевая» инфекция. И все же...

– Что ты делаешь? – спросил Брут, когда я положил Мистера Джинглза в огромную ладонь Джона Коффи. – Какого черта?

Коффи забрал мышь в камеру. Мышонок неподвижно лежал на его ладони, хвостик свисал между большим и указательным пальцами Коффи, и кончик его слабо подергивался. Тогда Коффи накрыл правую ладонь левой, образовав словно чашу, в которой лежал мышонок. Мы уже не видели самого Мистера Джинглза, только хвостик свисал и подергивался кончик, как останавливающийся маятник. Коффи поднес ладони к лицу, расставил пальцы, образовав подобие решетки. Хвостик мышонка теперь был обращен к нам.

Брут подошел поближе ко мне, все еще держа в пальцах катушку.

– Что это он делает?